Относительно недавно в сети (и не только) стали все чаще появляться материалы, которые в той или иной форме содержат идею, которую можно было бы назвать идеей “царской непогрешимости”, или же царебожничеством. Сейчас данное мiровоззрение постепенно оформляется в более-менее логичную (разумеется, по своему) систему. Основные же положения данной схемы таковы:
1) Монархия является единственной богоустановленной и угодной Богу формой власти.
2) Соответственно, кто не монархист, тот не православный.
3) Верность Православию невозможна без верности Монарху. Отсюда верность Монарху является главным фактором, определяющим верность Православию.4) Монарх (Царь, князь) получает при венчании на царство благодатные дары Св. Духа, необходимые для прохождения сего высочайшего царского служения. Помышляющие иначе – еретики.
5) В силу этого, воля Монарха – воля Божия. Только носителю монаршего звания, вдохновляемому Духом Святым, виден верный путь государства и народа. И даже если он совершает что-либо явно вредное, то и это соответствует Божиему замыслу и неподсудно разуму какого-либо другого человека, тем более – подданного. В крайней своей степени это воззрение вытекает в следующий тезис:
6) Все, исходящее от Монарха – благо и имеет божественную санкцию. Все, идущее вразрез с монаршим мнением или делом – зло.
Данное мiровоззрение, доведенное до статуса категорической догмы, в самом скором времени может превратиться в угрозу Православию и Православному монархизму. Более того: уже поступают сигналы, что данная система взглядов привлекла внимание определенных заинтересованных кругов. Что, в свою очередь, может привести в скором времени к ее относительно масштабной разработке и пропаганде. С весьма печальными последствиями для дела Русского Возрождения.
У многих, быть может, уже возникает вопрос: а что же плохого в этих взглядах? Разве это не Православный Монархизм – ну, разве что, чуть более радикальный?
За кажущейся «ревностью» о чистоте Веры скрывается в сущности чуждая Православию по своей духовной природе концепция, которая может принести нам в обозримом будущем множество бед.
«Дети! храните себя от идолов. Аминь» (1 Ин. 5:21)
К сожалению, ныне живущие православные христиане, нередко забываем о том, каков глубинный смысл апостольских слов, вынесенных в заглавие настоящего раздела. Казалось бы, чего непонятного! О поклонении пням и деревьям, ясно, и говорить не стоит. Понятно, что нельзя есть, например, идоложертвенное – какой-нибудь кришнаитский прасад, иудейскую мацу и т.п. Но все это – частности, за которыми мы порой забываем принципиальную суть данной нам Богом заповеди: не поклоняйтесь идолам – не подменяйте тварью Творца! Идолопоклонство начинается там, где место Бога-Творца занимает тварь.
В основе своей христианская система ценностей строится на одной ясной идее: единственной Абсолютной Ценностью является Христос Бог. Христос – центр и смысл нашего бытия, «путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Христианская жизнь (как минимум, в идеале) есть жизнь во Христе и для Христа. Все же прочие ценности являются более или менее значимыми лишь относительно Бога. Всякая личность и всякий вообще феномен обладает по определению обусловленной ценностью. И эта обусловленная ценность определяется волей Божией об этой личности или об этом предмете и, в случае личности, наделенной свободной волей, определяется также тем, насколько воля этой личности соответствует Божиему о ней замыслу.
Соответственно, всякая попытка утвердить некую абсолютную ценность помимо Бога есть, в сущности, не что иное, как грех впадения в идолопоклонство, подмена Творца тварью.
При этом нужно помнить, однако же, что утверждение такого идола – ложной “абсолютной ценности”, часто совершается под маской исповедания Христианства, и даже более того – под маской ревности о чистоте Христовой веры. Наиболее ярким историческим примером этого является идеология папизма, окончательно оформившаяся в латинский лжедогмат о “непогрешимости пап” в 1870 г. на I Ватиканском соборе. Формально папистская идеология не отрицает того, что для христианского сознания единственной Абсолютной Ценностью может быть только Бог. Но при этом между Богом и человечеством воздвигается некое передаточное звено – папа. Он незаменим и подотчетен только Богу, он – мнимый Его наместник на земле. В силу этого, между волей папы и Божией волей устанавливается тождество, и де-факто в ценностной системе латинства Абсолютной Ценностью становится именно папа. Теоретически же данное очевидное по духу идолопоклонство смягчается тезисом, что папа не подменяет Бога, а лишь является единственным полноправным и непогрешимым Его посланником на земле, абсолютным проводником Его воли.
Примеры такого рода духовного повреждения христианского сознания хорошо знакомы всякому, пребывающему в лоне РПЦ МП или соприкасавшемуся с церковной жизнью Московской Патриархии. Хотя во всех или почти всех изданиях Закона Божия пишется о том, что в Православии нет понятия некой личной непогрешимости епископа или Патриарха, на деле папистское мiровоззрение уже весьма крепко укоренилось в сознании чад МП. Сколько раз приходилось слышать о том, что нам, дескать, нашим грешным умом не понять, почему это Владыки молятся с еретиками или творят какие иные непотребства. Мол, они архиереи, на них благодать Св. Духа, они ведут Церковь верным путем, а мы просто по своей грешной ничтожности этого не понимаем. Кто мы, мол, такие, чтоб о многотрудных патриарших делах рассуждать, не обладая всей полнотой информации и не неся тяжкое бремя ответственности? Тем самым Патриарху и епископату вообще усвояется свойство непогрешимости, и по сути именно приверженность Патриарху и Синоду становится здесь абсолютной ценностью.
Ныне же, к величайшему сожалению, мы начинаем видеть подобные тенденции среди части монархистов. Как и в случае с отношением к папе в латинстве или отношением многих чад МП к своим епископам, отправная точка их рассуждений была в сущности верной. Если первые обосновано считали епископа (в том числе и епископа города Рима, то есть папу), носителем особых даров Св. Духа, преподанных ему через хиротонию, то вторые справедливо видят в Царях также носителей Божественного Помазания, ведущего их на путях царского служения. Корень же проблемы заключается в том, что это верное изначальное утверждение усиливается до крайней степени – и сводится к абсурду. Благодатные дары Духа Святаго рассматриваются как гарантия непогрешимости, а самая личность их носителя и его воля – воля Царя или папы – приобретает характер абсолютный, высший, а вернее всего сказать, Божественный.
В сущности, в данном случае мы имеем дело ни с чем иным, как с языческой (не христианской!) сакрализацией власти. Такого рода понимание священной природы власти – как правило, власти монархической – типично для языческих традиций, и наиболее яркий и хронологически близкий к нам пример мы находим в традиции дальневосточного пантеизма. Фигура Императора (например, в Китае или Японии) имеет божественный статус; японский Император-Тэнно – живой бог для своих подданных. И потому служить ему и выполнять его волю нужно только потому, что он – божество. Стало быть, и воля его не может быть плохой, ибо самый нравственный критерий здесь как раз и определяется волевым решением этого мнимого божества.
Кстати, проблема сергианства – воззрения вполне антимонархического, коренится как раз в таком языческом (в сущности) понимании священной природы власти. Превратно толкуя апостольские слова, знаменитая Декларация 1927 г. провозгласила, что всякая власть в принципе есть институт богоустановленный и потому священный, имеющий Божественную санкцию на всякое свое деяние. Это же языческое мышление мы видим у тех, кого можно по справедливости назвать царебожниками. К сожалению, невозможно не признать, что данный термин достаточно точно отражает подразумеваемое под ним явление.
В отличие от языческого понимания сакральной природы власти, христианский взгляд принципиально отличается вышеназванной обусловленностью ее священной природы верностью Христу. Таким же образом именно христианский характер власти и является главной причиной преданности ей подданных. В свое время это замечательно точно определил Митрополит Антоний (Храповицкий): «моя верность царю обусловлена его верностью Христу». Задолго до него Прп. Иосиф Волоцкий писал в своем “Просветителе”: «Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи… злее же всего – неверие и хула, – такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель… И ты не слушай царя или князя, склоняющего тебя к нечестию или лукавству, даже если он будет мучить тебя или угрожать смертью».
К сожалению, об этом-то нередко забывают многие нынешние монархисты, и вот уже каждый Царь, независимо от своего поведения и духовного состояния, становится в их глазах даже не просто святым, но совершенно безгрешным. Следующим характерным этапом развития этого взгляда является формирование представления о России до 1917 г. как о неком земном небе, не просто Православной Империи, но прямо-таки Божием Царстве на земле. Что ж! Немало людей (и, к сожалению, немало русских патриотов-монархистов) обитает в неком иллюзорном ностальгическом мiре. Быть может, в какой-то момент это даже нормально, в некоторых случаях необходимо в полемике с хулителями. Но нужно понимать, что с такого рода фантомной засоренностью крайне опасно приступать к решению реальных проблем.(…)
Много говорится о той клятве верности Дому Романовых за себя и за своих потомков, которую дал Русский народ в 1613 г. Что и понятно, и правильно. И также много говорится о грехе предательства Царя, который лег на весь Русский народ. Но при этом очень мало говорят (точнее сказать, об этом, как правило, речь вообще не заходит) о грехах тех Царей, которые сделали возможным ересь цареборчества и падение Православной Империи.
Первым ударом стали чудовищные антицерковные “реформы” середины XVII столетия. Впервые власть, царская власть посягнула на то, на что посягать права у нее не было: на священство и церковный чин. И, при всем почтении к Государю Алексею Михайловичу, нельзя отрицать того, что ответственность за это посягательство, вылившееся в разрушение симфонических церковно-государственных отношений и раскол, во многом лежит на нем.
Вторым ударом стал тот церковный и государственный погром, который организовал сын Алексея Михайловича, Петр I. Именно он разрушил фундаментальные церковные и государственные институты, необходимые для реализации во всей полноте симфонии властей. А именно: 1) упразднил патриаршество, лишив Русскую Церковь каноничного возглавления; 2) создал неканоничный Синод, которому было вручено решение всех текущих церковных дел, причем во всех вопросах “крайним судией” стал сам Император (присвоив себе, таким образом, права не только Патриарха, но Освященного Собора); 3) прекратил созывы церковных Соборов, тем самым поправ соборность церковного управления, и 4) Земских соборов, воплощавших соборный принцип церковно-государственного единства. Несомненно, идеалом Петра и Феофана Прокоповича, его главного подельника по части церковного погрома, была протестантская система цезарепапизма: Царь был объявлен “Главою Церкви”. Именно этот идеал и был со всей откровенностью впоследствии отображен в Основных Законах Российской Империи. Правда, в примечании к известной статье 64-й (об Императоре как защитнике Церкви и блюстителе веры и благочестия), было уточнено: «В сем смысле император в акте о наследии престола 1797 апр. 5 (17810) именуется Главою Церкви». Однако в статье 65-й указывалось: «В управлении церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного». Эти статьи Основных Законов – наследие антиканоничных петровских реформ — с незначительными непринципиальными поправками дожили до 1917 г. Царь из епископа для внешних дел юридически был превращен, не более и не менее, в главу Церкви.
Не менее примечательным является также и то, что в начале XVIII века, одновременно с посягательством на Священство – духовную власть происходило, причем при одобрении самого Императора Петра I, насаждение новой монархической идеологии. Идеологии западного абсолютизма, которая фактически лишила Царскую власть ее высочайшего долга служения Богу и подошла к идеологии царебожничества, то есть языческой сакрализации монархии. Наиболее ясно это отражено в труде помянутого Феофана Прокоповича “Правда воли монаршей”. Феофан, желая утвердить милую его сердцу идеологию цезарепапизма, опирается на идеи гуманистической теории общественного договора. Государство выступает уже не в роли внешней ограды Церкви, а в качестве всесильного Левиафана, который является жестокой и вполне рационалистической необходимостью для спасения от «войны всех против всех». Соответственно, Монарх, в качестве головы на этом питающемся кровью Левиафане, никому на земле не подсуден. Феофан, впрочем, оговаривается, что судить Монарха может лишь Бог, но при этом исключает всякую возможность церковного ограничения монаршей воли. Все это ведет к простому выводу: «Может монарх государь законно повелевати народу не только все, что к знатной пользе отечества своего потребно, но и все, что ему ни понравится…» (сравните с прп. Иосифом Волоцким). То есть Император становится фактически непогрешимым – как лицо всевластное (по Божией воле – на сей счет Феофан оговаривается) и никому не подотчетное. Все ограничения, накладываемые на него христианскими заповедями, он оценивает самолично и действие их применительно к себе определяет исключительно по своей воле. В монархическом сознании русской элиты, усилиями гуманистов-погромщиков и в первую очередь Феофана, производится рационалистическая переоценка и даже определенный сдвиг к язычеству.
Разрушение соборных институтов дало результат, о котором Петр, очевидно, просто не способен был задумываться. Убрав “конкурента” в лице канонично возглавляемой Церкви – “конкурента”, который никогда в русской истории собственно на царскую власть не претендовал – он нанес страшный удар главнейшей, духовной опоре Самодержавия, каковой “Ведомство Православного Исповедания” (официальное юридическое название Русской Православной Церкви до 1917 г.) быть уже не могло. Монархия не могла обрести в России, подобно Японии, Китаю, Таиланду и т.д., языческого сакрального статуса, найти священную санкцию своему бытию, так сказать, в себе самой. Поэтому очень скоро монархическая идея начинает осмысливаться вне религиозных понятий, исключительно рационалистически.
Димитрий Саввин